Человек с луны[Рис. П. Староносова ] - Ада Чумаченко

ВОДА, КОТОРАЯ СТОИТ, И ВОДА, КОТОРАЯ ГОРИТ

Туй не хотел пить чаю, но сахар выбрасывать пожалел. Он снял с плеча свою сумку, сделанную из коры, — «гун», как называют её папуасы, — и сунул туда огрызок.

—  Покажи мне свой гун, — попросил его Маклай. Туй отдёрнул руку и подозрительно посмотрел на Маклая.

—  Я ничего у тебя не возьму, — сказал Маклай, — я только посмотрю. А тебе я подарю вот это, хочешь?

И он вытащил из ящика стола маленькое круглое зеркальце. Туй посмотрел в зеркало и захохотал. 

   —  Это Туй! — закричал он. — Это Туй!

Он наморщил нос — Туй в зеркале тоже наморщил нос. Туй высунул язык — Туй в зеркале тоже высунул язык. Туй поднял руку к подбородку и выщипнул волосок — Туй в зеркале сделал то же.

—  Это волшебная вода! — закричал Туй. — Человек с луны сказал воде: «Стой!» — и вода остановилась. Смотрите все: я её поднимаю, и она не каплет, я её опрокидываю, и она не льётся. Что ты умеешь ещё делать с водой, Маклай?

Маклай почесал переносицу,

—  Я умею её зажигать, — сказал он. — Хочешь посмотреть?

—  Жечь воду?

—  Да, жечь воду!

У Туя перехватило дух.

Он на минуту даже забыл о своём зеркальце.

Перегнувшись через стол, он внимательно следил за каждым движением Маклая.

Маклай налил в стакан воды, отпил от неё сам и дал отпить Тую.

—  Вода? — спросил Маклай.

—  Вода, — ответил Туй.

Маклай отвернулся и незаметно налил в блюдечко спирт. Затем он высоко поднял блюдечко над головой и поставил с торжественным видом на стол. В стеклянном блюдечке спирт был незаметен.

— Пусто? — спросил Маклай.

—  Пусто, — ответил Туй.

Маклай сделался ещё торжественней. Он так же высоко поднял стакан с водой, сделал им в воздухе круг и подлил к спирту воды.

—  Есть теперь вода? — ещё раз спросил Маклай. — Есть вода, — согласился Туй.

Маклай чиркнул спичкой и поднёс её к блюдечку. Спирт вспыхнул голубым высоким пламенем, Туй  вскрикнул и схватил своего сына за руку. Не отрывая глаз от огня, он медленно пятился с крыльца.

Он дрожал.

Маклай брызнул горящим спиртом на ступеньки. Спирт горел и на ступеньках.

Туй отбежал от крыльца. Обхватив сына за плечи, он крепко прижимал его к себе. Рот Туя был полуоткрыт, брови подняты. Он со свистом втягивал в себя воздух.

—  Воду! Маклай жжёт воду! — наконец выкрикнул он.

Лицо из коричневого стало серым. Раковины ожерелья подпрыгивали на груди.

Из-за деревьев выскочили папуасы.

—  Воду! Маклай жжёт воду! — без конца повторял Туй.

Люди смотрели не отрываясь на синеватое пламя. Спирт догорал. Длинный голубоватый язык вытянулся в последний раз и исчез.

Маклай стоял на крыльце и смеялся. Папуасы молчали.

—  Всё! — сказал Маклай. — Вода сгорела. Теперь идите и не бойтесь.

Папуасы продолжали молчать. Первым опомнился Туй. Он облегчённо вздохнул.

—  Ты не сожжёшь нам моря? — спросил он и приложил руку к сердцу. — Каарам-тамо, не жги нам моря! Все акулы выйдут тогда на берег, и все крокодилы выйдут тоже. И у нас не будет рыбы, и наши лодки разобьются о камни. Не жги моря, человек с луны!

—  Я не буду жечь моря, — ответил торжественно Маклай. — Я не сделаю вам ничего плохого. Я ваш друг. Не бойтесь меня.

И он жестом пригласил папуасов подняться к нему на веранду. 

 ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ РАКОВИН

Сейчас Туй сам протянул свою сумку Маклаю.

—  Смотри, — сказал он.

В сумке и в самом деле была целая куча преинтересных вещей. И каменные ножи, и раковины, и скорлупки молодых кокосовых орехов, и заострённые с одного конца кости, и гвозди, когда-то подаренные Маклаем.

—  Что ты делаешь с этим? — спросил Маклай и показал на раковину с острым краем.

—  Я ем кокосы.

—  А этим?

Туй повертел длинную скорлупку: — Ем кокосы.

—  А этим?

—  Этим я разбиваю кокосы. Это очень хороший донган. Я его сделал из кости свиньи. А это шелюпа. Это кость кенгуру.

—  А что ты делаешь шелюпой?

—  Ем кокосы. Маклай засмеялся:

—  А этим шилом ты тоже ешь кокосы? «Шилом» была длинная и острая кость. Туй отрицательно покачал головой.

—  Вот, — сказал он и привлёк поближе одного из папуасов. — Видишь, какая рана? Плохая рана. Чёрная рана. В ране мухи. Этим я вынимаю мух. В ране бывают колючки. Тогда я этим вынимаю колючки.

И Туй гордо посмотрел на Маклая.

Но Маклай уже не слушал его. Он внимательно осматривал страшную, гноящуюся рану папуаса. Под коленом была опухоль. Маклай легонько надавил её. Папуас скрипнул зубами и задрожал.

—  Ульсон! — крикнул Маклай. — Дайте мне карболовой воды и бинтов. 

     —  Ты хочешь ему сделать новую кожу? — спросил Туй. — Новая кожа — это хорошо. Ауэ!

Маклай промыл рану и перевязал её марлей.

—  У кого ещё есть раны? — спросил он.

Один из папуасов подтолкнул вперёд своего сына. Мальчик упирался и отворачивался от Маклая. Ноги, искусанные насекомыми и исцарапанные о колючки, сочились гноем и кровью.

Мальчик закатывал глаза и жалобно хныкал.

Маклай потрепал его по голове и сунул ему в рот карамельку, случайно завалявшуюся у него в кармане. Жёлтенькая бумажка с надписью: «Лимонная. Жорж Борман» — слетела с крыльца и, покружившись, сёла на ветку куста. Мальчик сосал карамельку и следил за полётом бумажки, похожей на бабочку. Он успокоился. Забинтованным ногам сразу стало легче. Мальчик потянул отца за руку и улыбнулся. Отец громко засмеялся. Он положил руку на плечо Маклая и приблизил своё лицо вплотную к его лицу.

—  Ауэ! Ауэ! — выкрикивал он. — Человек с луны делает хорошо! Человек с луны — хороший человек.

—  Ауэ! Ауэ! — вторили ему и другие папуасы. Отец мальчика оглянулся вокруг. Потом вдруг

решительным жестом он снял с шеи ожерелье и быстро надел его на шею Маклаю.

Одобрительный гул прокатился по толпе папуасов.

—  Поздравляю, — сказал сзади Ульсон. — Вот теперь и вы вроде папуаса.

Но Маклай не смеялся. Он смотрел в глаза папуаса и чувствовал, что смотрит в глаза друга. 

 ЛИХОРАДКА

Маклай зажёг лампу. Струйка копоти потянулась вверх над маленьким красным язычком. Стекло шаталось из стороны в сторону и не попадало в гнездо горелки.

Маклай недовольно положил стекло на стол и вытянул руку вперёд. Рука дрожала крупной непрерывной дрожью. Маклаю казалось, что она просто прыгает.

—  Из-за этой лихорадки скоро ничего нельзя будет делать, — сердито проворчал Маклай. — А ну-ка, без глупостей! — Он снова взял стекло. — Да не дрожи же так! — скомандовал он сам себе. — Стекло должно быть надето, и я его надену.

И стекло, звякнув, стало на место. Огонёк сразу сделался ровным и спокойным, и ночь — ещё чернее.

Тёмные деревья как будто придвинулись к хижине.

Они положили свой ветки, как руки, на перила крыльца и заглянули на крохотную веранду.

«Ты всё ещё не сдаёшься? — как будто спросили они. — Ты всё ещё борешься?»

—  Ерунда! — опять пробормотал Маклай. — Лезет всякая ерунда в голову. Кажется, уже с деревьями начинаю разговаривать. Хорошая порция хинина — это будет куда полезней.

Маклай взял лампу и вошёл в хижину. Лицом к стене на постели лежал больной Ульсон. Бой что-то выкрикивал в лихорадочном бреду. Маклай намочил в ведре тряпку и положил её на лоб полинезийцу.

—  Проклятая страна, проклятая страна! — говорил торопливо Ульсон, приподнимаясь на постели. — Я хочу в Мальме. Отпустите меня в Мальме. Я не хочу больше болеть лихорадкой. Я не хочу смотреть,  как умирает Бой. Бой непременно умрёт! Разве вы не видите? Тогда нас останется только двое. И нас тогда непременно съедят папуасы. Я не хочу, чтобы меня съели папуасы.

—  Ульсон, возьмите себя в руки, — тихо проговорил Маклай. — Я знаю, что вы больны, но человек должен справляться и с болезнью. Хотите пить?

— Я не хочу этой тёплой жижи. Дайте мне холодной воды. Я хочу холодной воды. Имеет же право больной человек выпить настоящей холодной воды!

—  Я сейчас принесу из ручья. Смотрите, чтобы Бой не сбросил примочки с головы. Ему очень плохо.

—  Он умрёт. Я же говорю, что он умрёт. И мы тоже все умрём и пойдём к чертям. 

   — Лежите смирно, Ульсон. Завтра вы проснётесь, и вам самому будет стыдно за ваше малодушие. И не кричите так громко. Рядом с вами тоже больной. Не забывайте этого.

У РУЧЬЯ

Маклай берёт ведро и идёт к ручью. Он знает, что ручей недалеко, даже с крыльца слышен его шум и плеск, но сегодня путь к ручью кажется Маклаю бесконечным.

Ноги подгибаются сами. Пустое ведро кажется пудовой тяжестью.

Только бы не упасть!

Вода со звоном наполняет опрокинутое ведро. Лейся, вода, лейся!

Маклай садится на камень и переводит дыхание. В ушах шумит от принятой хины, но кажется, что это не в ушах, что это грозно шумит лес, воет море, рычат горы.